|
Рассказ о простой вещи Часть II
|
лись мировые проблемы слова, в дыму папирос, в тумане абсента, под визги
скрипок. И эти стихи, читаемые неизвестными юношами, которые назавтра
гремели своими именами по всему миру...
Поручик зажмурился.
- Вы помните это:
Hier encore l''assaut des titans
Ruait les colonnes guerrieres,
Dont les larges flancs palpitants
Craquaient sous l''essieu des tonnerres...
- О, я этого не понимаю... Я слаб в литературе. Моя область коммер-
ция!
Совсем стемнело. С дивана, из темноты, доносились заглушенные поцелуи
и взвизгивания. Поручик допил вино, еще побледнел.
- Пора, пожалуй, отправляться. Много работы.
- Вы, верно, очень устали?.. Вся ваша армия. Но это последняя уста-
лость героев. За вашими подвигами следит весь цивилизованный мир. Теперь
ваша победа обеспечена!
Поручик облокотился на стол и посмотрел в лицо собеседнику пьяно и
грозно.
- Да, скоро кончим! Надоела мелкая возня! После победы мы займемся
перестройкой России в широком масштабе!
- Как вы мыслите себе ваше будущее государство?
- Как?.. - поручик еще тверже оперся на стол. Леон Кутюрье увидел,
как странные глаза Соболевского расширились бешенством, яростью, заполы-
хали, заметались волчьими огнями.
- О, мсье! У меня своя теория. Все до тла! Вы понимаете! Превратить
эту сволочную страну в пустыню. У нас сто сорок миллионов населения.
Права на жизнь имеют только два, три! Цвет расы - литература, искусство,
наука! Я материалист! Сто тридцать семь миллионов на удобрение! Понимае-
те? Никаких суперфосфатов, азотистых солей, селитры! Удобрить поля мил-
лионами! Мужичье, хамы, взбунтовавшаяся сволочь. Все в машину! Большую
кофейную мельницу. В кашу! Кашу собирать, прессовать, сушить и на поля!
Всюду, где земля плоха! На этом навозе создавать новую культуру избран-
ных.
- Но... кто же будет работать для оставшихся?
- Ерунда! Машины! Машины! Невероятный расцвет машиностроения. Машина
делает все. Скажете, машины нужно обслуживать? О, здесь поможете вы. Вы
получили после войны огромные территории в Африке, в Австралии. Вы все
равно не можете прокормить всех своих дикарей, не можете всем дать рабо-
ту. Мы купим их у вас. Мы создадим из них кадры надсмотрщиков за машина-
ми. Немного! Тысяч триста! Хватит! Мы дадим им роскошную жизнь, вино,
лупанарии со всеми видами разврата. Они будут купаться в золоте и никог-
да не захотят бунтовать. Кроме того, медицина! Гигантские успехи физио-
логии! Ученые найдут место в мозгу, где гнездится протест. Это место
удалят оперативным путем, как мозжечок у кроликов. И больше никаких ре-
волюций! Баста! К чорту! Что вы на это скажете?
Леон Кутюрье неспешно ответил:
- Это крайность, господин лейтенант! Излишняя жестокость! Мир, Запад-
ная Европа не простит вам уничтожения такого количества жизней.
Поручик перегнулся к французу. В глазах его уже было голое безумие.
Голос стал острым и ощущался как вбиваемый гвоздь.
- Струсил? Бульварная душа, соломенные твои ноги! Все вы сопляки! Уб-
людочная нация, паровые цыплята! На фонарь вас, к чортовой матери! - он
вытер рукой запенившиеся губы, - чорт с тобой! Пойду! Выспаться надо!
Завтра еще товарищей в работу брать!..
- Каких товарищей? - спросил Кутюрье.
- Краснопузых... хамов! Легкий разговорчик... Иголки под ноготки,
оловца в ноздри... Я комендант контр-разведки! Понимаешь ты, французская
блоха!
Поручик горячо дышал перегаром в лицо Леону Кутюрье. Женщина на коле-
нях у француза встрепенулась.
- Ты что так ногой дрожишь, миленький? Холодно, что ли?
- Ньет!.. Ти мне томляль нога... Сходит, пожалуст! - ответил сердито
француз.
Соболевский посмотрел на женщину, дернулся всем телом и, размахнув-
шись, сбил со стола бутылки. Пол зазвенел осколками.
- Напился, сукин сын! - сказала женщина.
Поручик смотрел на осколки, соображая. И снова нагнулся к французу.
- Ты меня прости, Леончик... Леошка! Ты хорр-роший малый, а я сво-
лочь, палач! Поедем, брат, ко мне на полчасика. Я тебе покажу последнее
падение... бездну... Ты Достоевского не знаешь?.. Нет? Ну и не надо!.. А
вот посмотришь и расскажешь во Франции... Скажи им, сукиным детям, что
выносят русские офицеры, верные долгу чести и братскому союзу...
- Хорошо... господин лейтенант! Но успокойтесь!.. У вас нервы не в
порядке... Я все расскажу... У нас во Франции ценят ваше геройство...
- Да... ценят?.. Гнилой шоколад посылают, старые мундиры, снятые с
мертвецов? Подлецы они все! Один ты хороший парень, Леоша! Едем!
- Может быть, не стоит, господин лейтенант? Вы устали, нездоровы. Вам
нужно серьезно отдохнуть.
- Ну, что же, опять струсил?.. Не бойся! Пытать не буду! Я пошутил.
Едем, Леончик!.. Тяжело мне!.. Русский офицер, стихи писал, а теперь в
палачи записался. Я тебя ликером напою. Зам-мечательный бенедиктин!
- Хорошо!.. Только нужно расплатиться.
- Не беспокойся!
Соболевский позвонил.
- Счет завтра в контр-разведку! Скобелевская, 17. И катись, к матери!
- Соболевский подошел к дивану.
- Ну... сиятельные! Довольно вам тут блудить. Марш!
- Ты уезжай, а мы останемся.
- А платить кто будет?
- Деньги есть!
Леон Кутюрье простился с офицерами. В вестибюле Соболевский подошел к
телефону.
- В момент машину!.. К "Олимпу!" Я жду!
Они вышли на подъезд. Поручик сел на ступеньку. Леон Кутюрье облоко-
тился на перила.
Соболевский долго смотрел на уличные огни. Повернул голову и сказал
глухо:
- Леон! Когда-то я был маленьким мальчиком и ходил с мамой в цер-
ковь...
Леон Кутюрье не ответил. Из-за угла, пугающе черный и длинный, выбро-
сился к подъезду автомобиль. Поручик встал и подсадил француза.
Машина взвыла и бесшумно поплыла по пустым улицам. Резко стала у
двухъэтажного дома в переулке. С крыльца окликнул часовой.
- Свой!.. Глаза вылезли, твою!.. - крикнул Соболевский и жестом приг-
ласил Леона. Они прошли прихожую и поднялись во второй этаж. Налево по
коридору Соболевский постучался. На оклик распахнул дверь.
Из-за стола в глубине слабо освещенной комнаты встал квадратный, ши-
рокоплечий, в полковничьих погонах.
- Соболевский... вы? Что за е..? - и оборвал, увидев чужого.
Соболевский отступил на шаг и бросил:
- Господин полковник! Позвольте представить вам моего друга... Това-
рищ Орлов.
"Жаль, очень жаль!"
- Всегда вы с вашими дурацкими приемами... Тоже японец!... Жиу-Житсу!
Вы его наповал уложили.
- Разве я предполагал, что он, как кенгуру, прыгнет? Сам налетел на
кулак. А это уж такой собачий удар под ложечку!
- Лейте воду! Кажется зашевелился.
Орлов медленно и трудно раскрыл глаза. Под ложечкой, при каждом вздо-
хе, жгла и пронизывала вязальными спицами боль. Он застонал.
- Очнулся! Ничего, оживет!
- Положим на диван! А вы вызовите усиленный конвой.
Орлова подняли. От боли опять потерял сознание и пришел в себя уже на
диване. Над головой, в стеклянном колпачке, горела лампочка и резала
глаза.
Отвернулся, увидел комнату, стол. Попытался вспомнить.
Открылась дверь. Вошел весело Соболевский.
- Господин полковник! Позвольте получить с вас десять тысяч. Пари вы
проиграли. Первого крупного зайца я заполевал.
- Подите к дьяволу!
- Согласитесь, что проиграли.
- Ну и проиграл! Дуракам везет!
- Это устарелая поговорка, господин полковник! Вообще вы для
контр-разведки не годитесь. Я бы вас держать не стал. У вас устарелые
приемы! Ложный классицизм! Вы совершенно не знаете психологии!
- Отстаньте!
- Нет, извините! Мне досадно! Сижу я, талантливый человек, на захуда-
лой должности, а вы - бездарность и вылезли в начальство.
- Поручик!
- Знаю, что не штабс-капитан. А вас бы в прапорщики надо. Тоже хвас-
тал. Приволок смердюка бесштанного... "Орлова арестовал". Ворона безгла-
зая.
- Вы с ума сошли... Сами же радовались...
- Радовался вашей глупости... Ну, думаю, теперь старого Розенбаха в
потылицу, а мне повышеньице.
Голос Соболевского стучал нахальством. Полковник промолчал.
- Ну, не будем ссориться, - сказал он заискивающе, - расскажите тол-
ком, как вы умудрились...
- Поймать?.. Поучиться хотите? По чести скажу - случайно. Никаких по-
дозрений сперва... Французик и французик. Играл он здорово! И я с ним за
панибрата, даже теорию свою о неграх ему разболтал. Но тут налетел мо-
ментик! Женщина выдала, как он секундочку с собой не справился. И меня,
как осенило. А что если?.. Вдруг мы прошиблись и действительно не того
сцарапали? До того взволновался, что пришлось бутылки бить, чтоб отвлечь
внимание. И то поверить не мог. Решил затаскать его сюда по-приятельски,
а здесь проверочку сделать. А он второй раз не выдержал. Не дерни его
нелегкая в бега броситься, - так бы шуткой и кончилось!
Орлов скрипнул зубами:
- Сволочь!
- А, мосье Леон! Изволили проснуться? Как почивали?
Орлов не ответил.
- Понимаю! Вы ведь больше по-французски! Чистокровный парижанин? И
мамаша ваша тоже парижанка? А Верлэна помните? Хороший поэт? Я ему под-
ражал, когда начал стихи писать. Стихи обязательно прочту... Оценишь?
Орлов закрыл глаза. Какая-то оранжевая, в зеленых крапинках, лента,
упорно сматывалась с огромной быстротой в голове с валика на валик.
Вздрогнул и привскочил на диване.
- Благоволите сидеть спокойно, мусью Орлов! - крикнул полковник, по-
дымая парабеллум, - мы вынуждены стеснить свободу ваших движений.
Орлов не слышал. Тупо, без мысли, смотрел перед собой. Вспомнилось:
"Семенухин!.. Разговор! Я же дал честное слово! Он может подумать, что
я!.." Стиснул косточками пальцев виски и закачал головой.
- Что, господин Орлов? Неужели вам не нравится у нас? Не понимаю!
Тепло, чисто, уютно, обращение почти вежливое, хотя я должен принести
вам извинение за нетактичность поручика, но вы проявили такую способ-
ность к головокружительным пируэтам, что пришлось вас удержать первым
пришедшим в голову способом.
Орлов отвел руки от лица.
- Цыц, стерва! Я с тобой разговаривать не намерен, - крикнул он пол-
ковнику.
Полковник пожал плечами.
- За комплимент благодарю! Но разговаривать вам все же придется. Даже
против желания. В нашем монастыре свои обычаи!
- Иголки под ногти будешь загонять, гадина?
- Не я, не я! Я совсем не умею. У меня руки дрожат. Зато поручик по
этой части виртуоз. Всю иголку сразу и даже не сломает! Сами товарищи
удивляются! Вы как предпочитаете, господин Орлов? Холодную иглу или рас-
каленную? Многие любят раскаленную. Сначала, говорят, больно, зато быст-
ро немеет.
Орлов молчал. Поручик Соболевский прошелся по комнате.
- Так-то, мсье Леон? В машину? Да-с в машину, - он быстро подошел к
Орлову и всадил в его зрачки горящие волчьи глаза, - прокрутим в кашу,
спрессуем и на удобрение! И культурный Запад ничего не скажет. Вырастут
колосья и подадут мне на стол булочку. Булочка свеженькая, тепленькая,
пушистая, вкусная! А почему? Потому что не на немецком каком-то супер-
фосфате выросла, а на живой кровушке!
Поручик вихлялся и шипел змеиным, рвущим уши, шипом.
Орлов вытянулся и бешено плюнул.
Соболевский отскочил и, выругавшись, занес руку, но полковник перех-
ватил удар.
- Ну вас! Оставьте! У вас, поручик, такой дробительный кулак, что вы
господина Орлова можете убить, а это совсем не в наших интересах. Самое
забавное впереди.
- Сука! - сказал поручик, вырвавшись, - пойду умоюсь.
- Да, вот что! Распорядитесь освободить этого олуха Емельчука, кипе-
ративного. Напрасно помяли парня.
- О, у вас даже освобождают? Какой прогресс! - сказал Орлов.
- Не извольте беспокоиться. Вас не выпустим.
Орлов пошарил по карманам. Папирос не оказалось.
- Дайте папиросу!
- Милости прошу!
Полковник поднес портсигар. Орлов взял и вывернул все папиросы себе в
ладонь.
- Ай, какой вы недобрый! Мне ничего не оставили?
- Наворуете еще!.. А мне курить надо!
- А вы мне ей-ей нравитесь! Люблю хладнокровных людей!
- Ну и заткнись! Нечего языком трепать!
- Ах, какая не парижская фраза! Вы себя компрометируете! А сознай-
тесь, что я свою разведочку поставил неплохо? Не хуже вашей чека.
Орлов взглянул в ласково прищуренные зрачки полковника.
Облокотился на спинку дивана и процедил сквозь зубы.
- К сожалению, должен согласиться с поручиком Соболевским, что вы
старый идиот, которого держат, очевидно, из жалости.
Полковник налился до кончика носа малиновым соком.
- Ты еще дерзости будешь говорить, мерзавец! Довольно! Я тебе покажу!
Сейчас сообщу командующему и в работу.
Он взял телефонную трубку. Вернулся в комнату Соболевский.
- Алло! Штаб командующего? Начразведки. Слушаю-с!
- Конвой готов? - бросил он Соболевскому, в ожидании ответа.
- Готов, господин полковник!
- Да. Слушаю. Ваше превосходительство? Доношу, что Орлов арестован.
Да. Сегодня. Нет... действительно ошибка... невероятное сходство... Так
точно... арестован поручиком Соболевским... Слушаю... да.. да. Почему,
ваше превосходительство... ведь мы?.. слушаю, слушаю! Будет исполнено
ваше превосходительство. Счастливо оставаться, ваше превосходительство!
Он злобно швырнул трубку.
- У, чорт!
- Что такое? - спросил Соболевский.
- У нас его отбирают.
- Куда?
- К капитану Тумановичу. В особую комиссию.
- Но почему, ведь это же свинство?
- Известное дело! Туманович в великие люди лезет. Сволочь... налет! -
Полковник высморкался длительно и громко.
- Жаль, жаль, господин Орлов! Вам очень везет. Придется вас отправить
к капитану Туманович. Очень жаль! Капитан слишком европеец и слишком
держится за всякие там процессуальные нормы. Ничего он с вами не сделает
и так и отправит вас в расход, не узнав ни гу-гу. А мы бы из вас все вы-
тянули, потихоньку, полегоньку, любовно. Все бы высосали по капельке.
Ничего не поделаешь. Скачи враже, як пан каже! До утра вы все же погос-
тите у нас, а то ночью отправлять вас опасно. Человек вы отчаянный. До-
садно только, что не придется с вами за старого идиота посчитаться...
Поручик, проведите господина Орлова.
Ария Лизы.
Мадам Марго вышла к обеду немного взволнованная.
- Анна Андреевна, знаете, - не могу понять, почему Леона до сих пор
нет?
- Ничего, Марго! Не волнуйтесь! Задержался по делам или зашел к зна-
комым.
- Не думаю. И потом он всегда предупреждает меня, если не думает ско-
ро вернуться.
Доктор Соковнин разгладил бороду над тарелкой супа.
- Эх, голубушка! Куриный переполох начинаете? Вздор-с! Нервы-с! Леон
ваш чересчур примерный муженек и избаловал вас. Нашему брату иногда нем-
ножко воли нужно давать. Вот когда женился я на Анне, - от любви ходу
мне никогда не было. На полчаса запоздаешь - дома слезы, горе. А в нашем
докторском деле извольте аккуратность соблюсти? Ну-с, вот однажды я и
удрал штуку. Ушел утром из дому. Пойду, говорю, газету купить. Вышел и
пропал. Через трое суток только и объявился. Тут истерика, дым коромыс-
лом, полицию всю на ноги подняли, всю реку драгами прошли, все мертвец-
кие обегали. А я у приятеля помещика в пятнадцати верстах рыбку ловлю. С
той поры как рукой сняло. Больше суток могу пропадать без волнения. Так
и вам надо.
Анна Андреевна засмеялась.
- Хорош был, когда вернулся! Нос красный, водкой пахнет. Посмотрела я
и подумала: это из-за такого сокровища я себе здоровье порчу? Да пропади
хоть совсем, - не пошевельнусь.
Но старания хозяев развеселить Марго не удавались. Артистка нервнича-
ла и томилась.
- Ну уж если, голубушка, вы так беспокоитесь, я пройду в милицию. У
меня там старый приятель есть. При всех режимах от меня спирт получает и
за сие мелкие услуги оказывает.
Марго встрепенулась от оцепенения.
- Ах, нет, доктор! Только, пожалуйста, не полиция! Ненавижу русскую
полицию. Вымогатели! Пойдут таскаться! Не нужно! Если утром не вернется,
тогда примем меры. А сейчас нужно повеселиться. Хотите спою?
- Обрадуйте, милуша! Люблю очень, когда вы соловушкой заливаетесь.
Маргарита села к роялю.
- Что же спеть? Приказывайте, доктор!
- Ну, уж если вы такая добренькая сегодня, спойти арию Лизы у канав-
ки. Ужасно люблю. Еще студентом ладошки себе отхлопывал на галерке.
Марго раскрыла ноты.
Рокоча, пролились стеклянные волны рояли.
Доктор уткнулся в кресло. Анна Андреевна тихонько мыла стаканы.
Ночью ли днем,
Только о нем
Думой себя истерзала я...
Прозрачный голос замутился, затрепетал:
Туча пришла,
Гром принесла,
Счастье, надежды разбила...
Внезапно перестали падать стеклянные волны.
Марго захлопнула крышку и хрустнула пальцами. Доктор вскочил.
- Марго, родненькая!.. Что с вами? Успокойтесь! Анна, неси валерьян-
ку!
Но Марго справилась. Поднялась бледная, сжав губы.
- Нет! Нет! Ничего не надо, спасибо! Мне очень тяжело! Такое ужасное
время. Мне всякие ужасы чудятся. Извините, я пойду прилягу.
Доктор довел ее до комнаты. Вернулся в столовую.
- Молодо-зелено, - сказал он на вопросительный взгляд жены, - трога-
тельно видеть такую любовь. Эх-хе-хе!
Он взял газету. Открыл любимый отдел - местная хроника и происшест-
вия. Сощурился.
- Знаешь, Орлов арестован, Анна.
- Какой Орлов?
- Да наш чекист знаменитый!
- Что ты говоришь?
- Представь себе! Поймали вчера на вокзале. Понесу-ка газетку Марго-
ше. Пусть отвлечется немножко.
Мягко ступая войлочными туфлями, доктор подошел к двери и постучал.
- Вот, голуба, возьмите газетку. Развлекитесь немножко злободнев-
ностью.
Высунувшаяся в дверь рука артистки взяла газету.
Доктор ушел. Бэла подошла к столику и небрежно бросила газету. Гряз-
новатый лист перевернулся, и среди мелких строчек выросло:
- Арест Орлова. -
Бэла не сделала ни одного движения. Только руки ухватились за столик.
Буквы заползали червями. Она села, закрыв глаза.
Вдруг вскочила и схватила лист.
- Как вчера? Вчера, 14-го... Вчера? Но вчера Орлов был дома и сегодня
утром еще был дома... Что за чепуха?.. Но ведь его нет! Нужно не мед-
лить. Сейчас же к Семенухину!
Пальцы рвали пуговицы мохнатого пальто. Трудно было надеть модную ши-
рокую шляпу, она все время лезла набок.
Бэла выбежала в переднюю. Встретила доктора.
- Вы куда, Марго?
- Ах, я не могу сидеть дома, - почти простонала Бэла, - я уверена,
что Леон у одного знакомого. Поеду туда! Если даже не застану, мне на
людях будет легче.
- Ну, ну. Дай бог! Только не расстраивайтесь вы так. Ничего с ними не
случится. Не убьют и не арестуют, как Орлова.
Бэла нашла силы, чтобы ответить, смеясь.
- Бог мой, какое сравнение! Леон же не большевик!
На улице вскочила в пролетку. Извозчик ехал невыносимо медленно и все
время пытался разговориться.
- Я так, барыня, думаю, насчет властев, что всякая власть, она чистая
сволоча, значит. Потому, как скажем, невозможно, чтобы всех людей заде-
лать министрями, и потому всегда недовольствие будет и, следовательно,
властев резать будут...
- Да поезжайте вы без разговоров! - крикнула Бэла.
Капитан Туманович.
Люди на улицах с удивлением наблюдали утром, как десять солдат, с
винтовками наперевес, вели по мостовой, грубо сгоняя встречных с дороги,
хорошо одетого человека, шедшего спокойно и с достоинством.
Арестованный был необычен для белых. Люди уже твердо привыкли, что
при большевиках водят в чеку хорошо одетых, а при добровольцах замуслен-
ных и запачканных рабочих или курчавых мальчиков и стриженных девочек.
Поэтому праздные обыватели пытались спрашивать у солдат о таинствен-
ном преступнике, но солдаты молча тыкали штыками или грубо матерились.
Конвой свернул в переулок. Орлов, выспавшийся и пришедший в себя,
зорко осмотрел дома. Его ввели в парадное, заставили подняться по лест-
нице и в маленькой комнатке с ободранными обоями сдали под расписку чер-
ноглазому хорошенькому прапорщику.
Посадили на скамью, рядом стали двое часовых. Прапорщик, очевидно но-
вичок, с волнением и сожалением посмотрел на него.
- Как же вас угораздило так вляпаться? Ай-ай! - сказал он почти
грустно.
Орлов посмотрел на него, и его тронуло мальчишеское сочувствие.
- Ничего! Бывает! Я долго здесь не останусь!
Прапорщик удивился.
- Что, - вы хотите удрать? Ну, у нас не удерешь! У нас дело поставле-
но прочно! - сказал он с такой же мальчишеской гордостью, - не нужно бы-
ло попадаться! Сейчас доложу о вас капитану Тумановичу!
Орлов осмотрелся. В комнате стоял письменный стол, два разбитых шка-
фа, несколько стульев и скамья, на которой он сидел. Окно упиралось в
глухой кирпичный брандмауер. Он хотел подняться и посмотреть, но часовой
нажал ему на плечо.
- Цыц! Сиди смирно, сволочь!
Орлов закусил губы и сел. Через несколько минут прапорщик вернулся.
- Отведите в кабинет капитана Тумановича!
Солдаты повели по длинному пыльному коридору, и Орлов внимательно
считал количество дверей и повороты. Наконец, часовой раскрыл перед ним
дверь, на которой висела табличка с кривыми, наспех написанными рыжими
чернилами, буквами: "Следователь по особо важным делам капитан Тумано-
вич".
Капитан Туманович неспешно и размеренно ходил по комнате из угла в
угол и остановился на полдороге, увидя входивших.
Он подошел к столу, сел, положил перед собой лист бумаги и тогда ска-
зал часовым.
- Выйдите и встаньте за дверью, - и, обращаясь к Орлову: - Вы бывший
председатель губчека Орлов?
Орлов молча придвинул стул и сел. У капитана дрогнула бровь.
- Кажется, я не просил вас садиться?
- Плевать мне на вашу просьбу! - резко сказал Орлов, - я устал! Он
положил локти на стол и начал в упор разглядывать капитана.
У Тумановича было вытянутое исхудалое лицо, высокий желтоватый проз-
рачный лоб и игольчатые, ледяные синие глаза. Левая бровь часто и непри-
ятно дергалась нервным тиком.
- Я мог бы заставить вас уважать мои требования, - сказал он холодно,
- но, впрочем, это не имеет значения. Будьте любезны отвечать: вы - Ор-
лов?
- Во избежание лишних разговоров считаю нужным довести до вашего све-
дения, что ни на какие вопросы я отвечать не буду! Напрасно трудитесь!
Туманович вписал быстро несколько строк в протокол допроса и равно-
душно вскинул на Орлова синие ледяшки глаз.
- Это мною предусмотрено! Собственно говоря, я не рассчитываю допра-
шивать вас в том смысле, как это принято понимать. Довольно глупо было
бы ожидать, что вы заговорите. Но это необходимая формальность. Мы
действуем на строгом основании процессуальных норм.
Он помолчал, как бы ожидая возражения. Орлов вспомнил слова полковни-
ка и едва заметно улыбнулся.
Капитан слегка покраснел.
- Единственно, что судебная власть, представляемая в данном случае
мною, ожидает от вас, это некоторой помощи. Нами арестованы, кроме вас,
еще несколько сотрудников губчека. Часть их захвачена в эшелоне, ушедшем
в утро занятия города. Все они предстанут перед судом. Чтобы разобраться
в обвинительном материале, мы находим полезным ознакомить вас с ним, и
вы, надеюсь, не откажете сообщить, что в нем факты и что вымысел.
- Не беспокойтесь, капитан. Я не имею ни малейшего желания знако-
миться с этим материалом.
- Но подумайте, господин Орлов! Могут быть ошибки, могут быть обвине-
ния, возведенные на почве личных счетов. Время сумбурное. Проверить фак-
тически нет возможности. Установив, где правда и где ложь, вы можете об-
легчить судьбу тех из ваших сотрудников, над которыми тяготеют ложные
обвинения.
Орлов пожал плечами.
- Мне очень печально, капитан, что я причиняю вам такое огорчение. Но
неужели вы думаете поймать меня на эту удочку? Все обвинения, которые я
буду отрицать, будут, конечно, посчитаны за действительные... Я думал,
вы мыслите более логично?
Капитан опять покраснел и завертел ручку в худых пальцах.
- Вы не хотите понять меня, господин Орлов! Вы все еще считаете себя
во власти контр-разведки. Но вы неправы! Мы могли бы заставить вас гово-
рить. Для этого есть средства, правда, выходящие из рамок законности, но
ведь вся наша эпоха несколько выходит из рамок законности. Но я юрист, я
мыслю юридически, я связан понятиями этики права и категорически осуждаю
методы полковника Розенбаха.
- Особенно после того, как полковник Розенбах доставил меня в ваши
руки? Какой подлостью нужно обладать, чтобы сказать спокойно такую фра-
зу?
Туманович стиснул ручку в пальцах так, что она затрещала.
- Хорошо! Значит, вы ничего не скажете! Тогда я перейду к вопросу,
лично меня интересующему. До сих пор мне приходилось иметь дело только с
двумя категориями ваших единомышленников: первая - мелкий уголовный эле-
мент, видящий в поддержке вашего режима удобнейшее средство легкой нажи-
вы; вторая - бывшие люди физического труда, в большинстве случаев хоро-
шие малые, но опьяневшие до потери мышления от хмеля ваших посулов, оду-
раченные. Те и другие мало интересны. В вашем лице мне впервые приходит-
ся столкнуться с крупным теоретиком и практиком вашего режима, и я зат-
рудняюсь уяснить себе - к какой же категории принадлежите вы, руководи-
тели и вожди?
- Меня тоже интересует, к какой категории вашего режима отнести вас,
капитан: к крупно-уголовной или одураченной? - грубо и со злостью спро-
сил Орлов.
- Зачем вы стараетесь оскорбить меня, господин Орлов? Вы ведь видите
ясно, надеюсь, разницу между тем обращением, которое вы испытали в
контр-разведке и здесь. Я больше не допрашиваю вас как следователь. Я
интересуюсь вами, как явлением, психологическая база которого для меня
загадочна. Неужели на эту тему мы не можем говорить спокойно, для выяс-
нения вопроса?
- Я считал вас умнее, капитан! Я не игрушка для вас; еще меньше я го-
жусь для роли толкователя ваших недоумений, особенно в моем положении.
Отсюда вы пойдете домой обедать, а меня в виде благодарности за лекцию
отошлете к стенке! Нам не о чем говорить! Я прошу вас кончить!
- Одну минутку, - сказал Туманович: - мне хочется знать, поверьте,
что это мне крайне важно, действительно ли вы верите в осуществимость
выброшенных вами лозунгов или... это бесшабашный авантюризм?
- Вы это скоро узнаете, господин капитан, на собственном опыте. Здесь
же, в этом городе, через два-три месяца, когда камни мостовых будут
слать в вас пули.
- Значит, организация у вас здесь продолжает работать? - спросил,
прищурившись, капитан.
Орлов засмеялся.
- Хотите поймать на слове? Да, капитан, работает и будет работать.
Хотите знать, где она? Везде! В домах, на улицах, в воздухе, в этих сте-
нах, в сукне на вашем столе. Не смотрите на сукно с испугом! Она невиди-
ма! Эти камни, известка, сукно пропитаны потом и кровью тех, кто их де-
лал, и они смертельно ненавидят, да, эти мертвые вещи живо и смертельно
ненавидят тех, кому они должны служить. И они уничтожат вас, они вернут-
ся к настоящим хозяевам-творцам! Это будет ваш последний день!
Туманович с интересом взглянул на Орлова.
- Вы хорошо говорите, господин Орлов! Вы наверное умеете захватывать
массы. Ваша речь образна и прекрасна. Нет... нет, я не смеюсь! И вы
очень твердый человек. Я чувствую в вас подлинный огонь и огромную внут-
реннюю силу. С точки зрения моих убеждений вы заслужили смерть. Думаю,
вы сказали бы мне то же, если бы я был в ваших руках. Око за око и зуб
за зуб! Из уважения к величине вашей личности я приложу все усилия, что-
бы ваша смерть была легкой и не сопровождалась теми переживаниями, кото-
рые, к сожалению, вынуждены переносить у нас люди, отказывающиеся от да-
чи показаний. Я мог бы немедленно, в виду ваших слов, отослать вас в сад
пыток полковника Розенбаха. Но вы - Орлов, а вот передо мной выдержка из
агентурных сведений: "Орлов, Дмитрий. Партиец с шестого года. Фанатичен.
Огромное хладнокровие, до дерзости смел. Чрезвычайно опасный агитатор.
Исключительная честность". Видите, какая полнота!
Капитан позвал часовых.
- До свиданья, господин Орлов!
- До свиданья, капитан! Надеюсь, нам недолго встречаться!
Две страницы.
Химическим карандашом. Листки в клеточку из блокнота: -
"Сколько здесь крыс!.. Голохвостые, облезлые, чрезвычайно важные.
Иногда собираются в кружок, штук по десяти, гордо встают на задние
лапы и пищат...
Тогда ..... (несколько слов не разобрано) и кажется, что это деловое
собрание чинных сановников, департамент крысиного государственного сове-
та.
Пишу при спичках... Освещения никакого...
По всей вероятности, эти листки пойдут в практическое употребление и
не выйдут из стен...
На всякий случай...
Константин!... Ты помнишь сегодняшний разговор?.... (не разобрано).
.... убедился, что силы, даже мои, имеют какой-то предел. Для какого
чорта нервы?... Поручик Соболевский, который арестовал меня, говорит:
врачи будут вырезать ту часть мозга, где гнездится дух протеста, револю-
ция.
Нужно вырезать нервы, которые ...... (не разобрано), усталость и ос-
лабление воли. Я говорил, что после внешнего толчка, нанесенного
лже-арестом, я потерял управление волей.
Лицом можно владеть всегда, тело может изменить...
Я знаю, ты думаешь... не сдержал слова, сдался добровольно...
Вздор... Нет и нет. Глупую вспышку мгновенно забыл. Попался случай-
но... Идиотски...
........ (не разобрано) мороженого, услыхал, офицеришка рассказывал,
как арестовали моего двойника... Нужно было узнать до конца... возмож-
ность устроить побег. Хотел узнать, где сидит этот лопоухий...
....... (неразобрано) не знали. Он вам поможет...
Знаешь, кого я узнал... Помнишь Севастополь, отступление... Помнишь
офицера, который на твоих и моих глазах застрелил на улице Олега...
Да... Тогда его звали Корневым... у них в контр-разведке тоже псевдони-
мы.
.... не удержался... Сидел против него и думал.
Нашел и не выпущу... тянуло, как комара на огонь. В обычном состоянии
ушел бы... Тут не мог - отрава, в сознании, что он в моих руках. И когда
пьяный предложил ехать с ним в разведку... поехал... Теперь вспоминаю...
заметив мое волнение, он сбил со стола бутылки. Тогда прошло мимо...
сознание, воля ослабели......
.... думал, действительно пьян, высосу из него все... даже думал о
его последней минуте.
......... (не разобрано) что паршивая жизнь дрянного контр-разведчика
не нужна, не изменит ничего.... Это и есть следствие нервов..... схвати-
ли как цыпленка.
.... дешево не отдамся... еще не потеряно. Бежал и из худших положе-
ний. Почти уверен, - скоро увидимся и пишу так... на всякий случай.
Запомни все же фамилию: Соболевский... В последние минуты организуй,
чтобы не ушел.... Ты помнишь голову Олега на тротуаре, кровь, серые и
розовые брызги? Вот!
Прекрасный артист.... Переиграл меня.... Правда.... нервы, но это не
оправдание.
....... (не разобрано) судьба Б... Хорошая девочка, но экспансивна,
не станет подлинной партийкой... Если попалась, приложи все силы.......
(не разобрано) выручить.....
..... (не разобрано) завтра..... (не разобрано)... озаботься, чтобы
при нас тюрьму почистили... здесь страшное свинство.... (разобрано с
трудом).
Спички кончились.... тьма египетская, все равно ничего не разбе-
решь...
Отречение.
На углу Бэла отпустила извозчика. Бежала по глухой окраинной улице.
Поднявшийся ветер рвал шляпу, забирался леденящими уколами под
пальто.
Кто-то проходивший нагнулся, заглянул под шляпку.
Сказал вслух:
- Хорошенькая цыпка, - и повернул вслед.
Бэла остановилась. Преследующий подошел, увидел глаза, переполненные
тоской и презрением.
- Я требую, чтобы вы оставили меня в покое!..
Смешался:
- Простите, сударыня! Я не знал!...
Приподнял шляпу и ушел. Бэла дрожа вскочила в калитку, пробежала са-
диком.
На условленный стук открыл Семенухин со свечой. В другой руке (было
ясно) - держал за спиной револьвер. Глаза круглились, и в них металось
тревожное пламя свечи.
- Бэла?.. К-каким ветром?.. Что-ниб-будь случилось?
- Орлов!..
- Т-сс! Идите в к-комнату. Скорее!.. Ну, в ч-ччем дело?
- Орлов... арестован!
Семенухин схватил руки. Бэла вскрикнула.
- Ай!.. Мне же больно!
Опомнился, выпустил руки.
Спросил глухо и зло.
- Где, к-как?..
- Я ничего не знаю... Тут какое-то недоразумение... Вот газета! Ска-
зано вчера, но сегодня утром он был дома... Я не понимаю... Но он сказал
- буду дома в семь вечера. До десяти не было. Я не могла!.. Поехала к
вам!
Семенухин швырнул протянутую газету. Помолчал.
- Я эт-то ч-читал! Но с-сегодня, п-после эт-того он б-был здесь у ме-
ня. Неужели?...
Увидел, что Бэла, задыхаясь, прислонилась к стене... Едва успел подх-
ватить и посадить на стул.
Спокойно налил воды в стакан, набрал в рот и прыснул в лицо. Щеки
медленно порозовели.
- Ну, оч-чнитесь! Нельзя т-так! Ост-тавайтесь ночевать здесь! На
квартиру в-вам ни в коем с-случае нельзя в-возвращаться. Я с-сейчас уй-
ду. Нужно срочно в-выяснить. Если т-ттолько!... - Семенухин сжал кулаки
и остановился. Набросил пальто и ушел.
...............
Утром Бэлу разбудил его голос, странный, твердый, как палка.
- Вст-тавайте! Я узнал! Арест-тован в-вчера веч-чером. Я т-так и ду-
мал. Имейте в виду, - он остановился и взглянул прямо в глубь глаз Бэлы,
- что Орлов б-больше не с-существует ни для в-вас, ни для меня, ни для
партии. Он совершил п-предательство...
Бэла смотрела непонимающими глазами.
- Да, п-ппредательство!... Он б-был вчера у м-меня и заявил, что он
сдастся, чтоб-бы сп-ппасти эт-того арест-тованного муж-жика. Я запретил
ему это от имени п-партии и ревкома. Он дал ч-честное слово и нарушил
его... Он п-ппредатель, и мы вычеркиваем его!..
Бэла поднялась.
- Орлов сдался?.. Сам?.. Не поверю! Этого не может быть!
- Я лгать не с-стану. Мне это т-тяжелей, чем вам.
Бэла вспыхнула.
- Вы, Семенухин, дерево, машина!.. Я не могу!.. Поймите. Я... люблю
его! Я для него пошла на это... на возможность провала... на верную
смерть.
- Тт-тем хуже, - спокойно ответил Семенухин, - оч-чень жаль, чт-то вы
избрали себе т-такой объект. Сейчас я с-созову экстренное соб-брание
ревкома, для суда над Орловым... П-партии не нужны слаб-бодушные Манило-
вы! Вот!
Бэла спросила, задохнувшись:
- Это правда?.. Вы не шутите, Семенухин?
- Мне к-кажется время не для шут-ток!
Бэла отошла к окну. По вздрагиваниям спины Семенухин видел, что она
плачет. Но молчал каменным молчанием.
Наконец, Бэла повернулась. Слезы заливали глаза.
- Что? - спросил Семенухин.
И сам вздрогнул, услыхав напряженный, тугой и неломкий голос.
- Если это правда... я отказываюсь!.. Я презираю свою любовь!
Госпомилуй.
Капитан Туманович пришел в комиссию вечером и, взявши ручку, раскрыл
дело "Особой Комиссии по расследованию зверств большевиков, при Верхов-
ном Главнокомандующем вооруженными силами Юга России".
Уверенным, круглым и размашистым почерком вписал несколько строк, по-
том отложил перо, рассеянно поглядел в синюю муть окна и, подвинув удоб-
нее стул, стал писать заключение.
Тонкий нос капитана вытянулся над бумагой, и стал он похож на хитрого
муравьеда, разрывающего муравьиную кучу.
Когда скользили из-под прилежного пера последние строки, в дверь ос-
торожно постучались. Капитан не слыхал. Стук повторился.
Туманович нехотя оторвался, и синие ледяшки были одно мгновение туск-
лыми и непонимающими.
- Войдите, - сказал он, наконец.
Вошедший прапорщик приложил руку к козырьку и сказал с таинствен-
ностью романтического злодея:
- Господин капитан, арестованный Орлов доставлен по вашему приказа-
нию.
- Приведите сюда... И, пожалуйста, приведите сами. Вчера солдаты за-
воняли весь кабинет махоркой, а я совершенно не переношу этого аромата.
Будьте добры и не обижайтесь.
Орлов сидел в приемной на скамье. Солдаты двинулись вести его, но
прапорщик взял у одного винтовку.
- Я сам отведу! Пожалуйте, господин Орлов!
Они вышли в коридор.
- Видите, какой почетный караул, - конфузясь, сказал прапорщик, - ка-
питан приказал, - и добавил смешливо:
- Ну как, вы еще не надумали удрать?
- Для вашего удовольствия постараюсь не задержать.
- Ах, мне очень хотелось бы посмотреть!.. Вы знаете, по секрету, ей
богу я даже хотел бы, чтоб у вас это вышло. Я очень люблю такие штуки!
Орлов засмеялся.
- Хорошо! Я вас не обижу! Будете довольны!
В кабинете Туманович подал Орлову лист бумаги и перо.
- Я вызвал вас только на минуту. Распишитесь, что вы читали заключе-
ние.
- Какое?
- Следственное заключение.
- И только? А если я не желаю?
Туманович пожал плечами.
- Как хотите! Это нужно для формальности!
Орлов молча черкнул фамилию под заключением.
- Все?
- Все! Прапорщик! Уведите арестованного!
Фраза, брошенная прапорщиком на ходу в коридоре, всколыхнула Орлова.
И, выходя из кабинета капитана, он успокаивал себя, сжимая волю в ту-
гую пружину.
В длинном коридоре было три поворота между комнатой прапорщика и ка-
бинетом Тумановича. Тускло горела в середине, засиженная мухами, лампоч-
ка.
Орлов неспешно шел впереди прапорщика. Поравнялся с лампочкой.
Мгновенный поворот... Винтовка вылетела из рук офицера, переверну-
лась, и штык уперся в горло, притиснув прапорщика, слабо пискнувшего, к
стене.
- Молчать!.. Ни звука!.. Веди к выходу, - или подохнешь!
- На улице часовые, - шепнул офицер.
- Веди во двор! Хотел видеть, как удеру, - получай!
Прапорщик отделился от стены. Губы у него дрожали, но улыбались. На
цыпочках он двинулся по коридору, чувствуя спиной тонкое острие под ло-
паткой.
Один поворот, другой. Почти полная темнота, смутно белеет дверь.
Орлов глубоко вздохнул.
- Здесь, - сказал прапорщик, берясь за ручку.
Дверь распахнулась мгновенно, блеснул яркий свет. Орлов увидел
мельком маленькую уборную, стульчак и раковину.
И, прежде чем он успел опомниться, дверь захлопнулась за офицером и
резко щелкнула задвижка.
Он оказался один в темноте коридора, обманутый, не знающий куда итти.
Из уборной ни звука.
Орлов тихо выругался и бросился назад, сжимая винтовку и прижимаясь к
стене. Где-то хлопнула дверь, и он замер на месте.
В ту же минуту за его спиной оглушительно грохнуло, и, обернувшись,
он увидел в двери уборной маленькую светящуюся дырочку.
Грохнуло второй раз.
И сразу захлопали двери в коридоре и забоцали бегущие шаги.
Тогда, вскинув винтовку, Орлов яростно крикнул:
- А, сволочь!.. Подыхай же в сортире!
И, спокойно целясь, выпустил все четыре патрона в дверь уборной,
вздрагивая от невероятно гулких ударов винтовки в глухом коридоре.
Кто-то налетел сзади, схватил за руки. Орлов рванулся, но сейчас же
треснули тяжелым по голове, и он упал на грязный пол, ударившись че-
люстью.
Тяжелый сапог наступил ему на затылок, другой уперся в живот.
Кто-то кричал: - Веревку... тащи веревку!
Его держали три человека, и, врезаясь в руки и ноги, опутывала жест-
кая веревка.
Подняли и посадили, прислонив к стене.
- Где Терещенко? - спросил высокий офицер.
- Чорт его знает! Ничего тут не разберешь в темноте! Наверно он его
прихлопнул! У кого спички?
- На зажигалку!
- Нету!.. Нигде!..
- Да он в ватере!.. Смотри, дверь прострелена!..
- Ах ты, чорт!.. Убил мальчишку!
Высокий перепрыгнул через Орлова и рванул дверь уборной.
Она затрещала и подалась.
|
